Мы помним войны грозовые раскаты…

Недавно вся страна отмечала 75 - летие великой Победы. Хабаровские авторы-участники Клуба писателей не остались в стороне от этого знаменательного события. Они подготовили, написали, прочитали свои произведения на эту тему. Поэт, член Союза российских писателей Геннадий Богданов снял видео-выступление, посвященное военной теме. Марина Макова, поэт, член Союза российских писателей представила целый цикл стихотворений. Наталья Саватеева написала произведения, связанные с памятью о прошедшей войне. Олег Радченко создал рассказ-расследование «Неизвестный солдат». Александр Каляев написал стихи и песни на военно-патриотическую тему.

Юному автору Полине Замороцкой тема Великой Отечественной войны близка и дорога. Стихотворение для детей Марины Савченко, поэта. Члена Союза российских писателей «На площади Славы» читает Вера Верещинская, участница детской литературной студии «Вообразилия». Вместе получается картина, которая рассказывает о подвиге русского народа в годы военного лихолетья. Представляем произведения на эту тему вниманию наших читателей.

 

Марина Макова, поэт, член Союза российских писателей

Великое солнце Победы

В нас глубинная боль поднимается, словно исток,

Раздвигая порталы давно перехоженных дней,

Это прошлая память, спеша, завершает бросок

Рваной раною горя, что с каждой минутой родней.

Мы на уровне генном причастны к тяжелой войне

И к салютам Победы прабабок своих и прадедов,

Где-то там посредине вселенной, в святой тишине

Истекает от крови упавший в безвременье предок.

И гремучий вопрос многим спать до сих пор не дает:

Надо ль то отмечать, что уже задвигают столетья,

Но сердца каждый год совершают в минувшее вход,

Чтоб найти все потери в суровый момент лихолетья.

А бои и победы с корнями впитались в судьбу

И сквозь нас прорастут, чтоб потомкам их подвиг был ведом,

Я от плесени всех недобитков скрижаль отскребу,

Чтоб сияло и грело великое солнце Победы.

ОДИН В ПОЛЕ ВОИН

(19-летний мальчишка из Орла в одиночку дрался с колонной немецких танков. Танки Гудериана уперлись в Колю Сиротинина, как в Брестскую крепость» (легенда)

Река Добрость и Сож река

Катят воды среди полей,

Катят волны уже века,

Вспоминая один из дней.

Где стоит стольный Кричев град

И Сокольничи вширь идут,

Задержался один солдат

И навечно остался тут.

Он казался врагам полком,

Или ротой в сто человек.

Из былины шагнул легко

Прямо в прошлый двадцатый век.

Богатырь семи пядей во лбу

И косая сажень в плечах,

Он свою обменял судьбу

На панический вражий страх.

На холме средь высокой ржи,

Где орудие не видать,

Он сумел создать миражи

Так, что поле стало стрелять.

И не ясно, откуда бьёт

По колонне огня ураган.

Первый танк, что подбит был влёт,

Перекрыл дорогу врагам.

А последний, пылая в огне,

К отступленью отрезал пути.

И застряли, как в пробке, те,

Что блицкригом мечтали пройти.

А решивших пробраться вброд,

Илом склеили берега,

Так пучиной разгневанных вод

Помогала солдату река.

Шел не равный бой два часа...

Сколько танков, бронемашин

И врагов ушли в небеса!

Воин в поле был только один!

И когда это понял враг,

И снаряды закончились враз,

Карабин парень сжал в руках

И с последней пулей угас.

Тёплый вечер кровавил закат,

Травы никли к могильной земле

И спокойно лежал солдат,

Ни о чём уже не жалел.

Лежал мальчик, не богатырь,

Двадцати непрожитых лет,

Унося в небесную ширь

Своего бесстрашья секрет.

Хоронили его враги...

Над могилой сказал офицер,

Что такие вот пареньки

Для любого воина пример.

И три залпа послали в зенит.

Где-то вздрогнула мать под Орлом,

Там, где школа родная стоит

И родительский старенький дом.

Река Добрость и Сож река

Катят воды среди полей,

Катят волны уже века,

Вспоминая один из дней. 

25.05.2017

 БЛОКАДНЫЙ КОТ

/быль/

Кот, был как кот.

Усатый, полосатый

И наглый, чисто рыжая беда.

Себе дороже с ним связаться. Надо

Таких когтистых обходить всегда.

На мягких лапах двигаясь неслышно,

И остро сузив вертикаль зрачков,

Он досконально знал, где прячут мыши

Тщедушность тел в провалах чердаков.

Не прожигая жизнь дворовым зверем,

Хотя порой в подвалы уходил,

С семьей хозяев он, не лицемеря,

Всегда был ласков, нежен, добр и мил.

 

Но мир людей похож на лабиринты,

В которых надо просто выживать:

Царапаться, кусаться, бегать спринтом,

И ночью жаркой грелкой греть кровать.

 

И этот мир бывает очень страшным,

Грохочуще-спадающим с небес,

Весь в пламени домов многоэтажных,

Ежей-крестов, что шли наперевес

Чужому, с непонятной речью, сброду.

А кот сто слов умеет понимать.

Слово «Блокада» равное «Налету»,

По смыслу очень близко к «Умирать».

 

Поэтому предчувствуя бомбежку,

Он был сиреной для своих друзей.

Мать успевала дочь, почти что крошку

Собрать, еду взять, воду и скорей

В убежище с котом своим спуститься.

Где на него голодный целя глаз

Холодный город, повернувши лица,

В мечтах его съедал который раз.

 

И каждый день, семью свою спасая,

Шел на охоту в ночь блокадный кот,

В зубах добыча билась чуть живая,

То мышь, то крысу людям принесет.

Мышь – это суп, гуляш из крысы жирной.

Так выжили в блокаду все втроем,

Ну, а весною с птицей поединок,

И вновь с добычей возвращался в дом.

 

Голодный, тощий, знал, что в переулке,

За стенами, промерзшими насквозь,

Его ждут двое, в этом мире гулком,

И он кормилец, а отнюдь не гость.

Без помощи они погибнут точно,

Наверно думал, проходя дворы.

Какую совесть он имел и прочность,

Блокадный кот – легенда той поры.

Наталья Саватеева

 

Потомкам 

Была война, и жизнью заплатили
За День Победы Родины сыны,
И вы, потомки, чтобы не забыли,
Какие парни в землю полегли!

Задорно с фотографий смотрят лица
Танкистов, что погибли под Орлом,
И писем обожжённые страницы,
Хранят музеи под своим стеклом.

Вы память о пропавших сохраните.
Возможно, защищая высоту,
Лежат герои средь берёз, прикрыты
Родной землёю где-нибудь в лесу.

В их честь огонь горит, не угасая,
Их подвиг не забыт и будет жить,
Мемориалы павшим создавая,
Все имена должны вы сохранить!

Безмолвны воины и журавлиной стаей,
Плывут над миром в полной тишине,
Потомки, вы о них не забывайте,
И помните, прошу вас, о войне!

Живите в радости и расправляйте плечи,
Пусть жизни гимн вселяет торжество!
Но в День Победы вы зажгите свечи,
Одну минуту помолчав всего!

 

Подранки войны 

Бегут года и беспощадно время,
Почтенно называют нас   на «Вы»,
Мы - в лихолетье выжившее племя,
И звали нас -  подранками   войны.

Велением войны осиротевшие,
Познали смерть и пытки палачей,
От ужаса и боли поседевшие,
Мы -  узники фашистских лагерей.

Мы в жерновах размолоты нещадно!
Под прессом пересыльных лагерей
Отхлёстанные руганью площадной,
Верны остались Родине своей.

Прошли года и затянулись раны,
Но покидают плотные ряды,
В «Бессмертный полк» уходят ветераны -
Подранками хлебнувшие войны!

    

Олег Радченко

«Неизвестный солдат»

(фрагмент рассказа)

Ребята и две девушки пели у костра под гитару. Пахло ухой и дымом. Несколько человек что-то горячо обсуждали у палатки, светя фонариками в выпрошенные у меня архивные документы. Захотелось немного пройтись и поразмышлять в одиночестве. Давно, еще в 70-х годах отец неожиданно получил письмо от красных следопытов из этих мест. Так называли себя пионеры занимающиеся поиском родственников погибших солдат, установлением их личности, а иногда даже восстановлением справедливости по отношению к пропавшим в годы войны героям. Тогда, прочитав письмо и посмотрев приложенные к письму фотографии, отец, взяв отпуск, приехал навестить могилу своего отца, моего деда. Тогда еще были живы местные жители, свидетели того боя. По словам отца, местные рассказывали, что полк попал в засаду двигаясь по направлению от Юхово на Ямно, но этого просто не может быть. Скорее всего, в том месте погибла какая-то другая воинская часть или подразделение. Ведь в найденных мной донесениях и сводках ясно сказано, что бой был 23 февраля 1944 года, тогда и полег 82 стрелковый полк почти в полном составе. В сводках Совинформбюро совершенно точно было объявлено, что Юхово советскими войсками было освобождено на следующий день. Одно мне не ясно. Почему в донесениях о потерях за неделю боев дивизии указана скромная цифра? Что-то тут не так. Начал моросить внезапно начавшийся дождик. Похолодало, звуки лагеря затихли за спиной, растворившись в темноте. Под ногами зашуршали прошлогодние листья. Не заметно для себя я вышел к речке. Звезд на небе почти нет, только в стороне за тучками виден слабый свет Луны. Слабый дождик так же внезапно прекратился, и я поежился, передернув плечами от накатившей волны холодного воздуха. Шаги за спиной. Наверное, кто-то из ребят из лагеря увязался за мной следом.

- Холодные ночи тут у нас в августе. Браток, закурить не найдется?

- Я не курю, - сказал я в ответ, почувствовав, что покрываюсь гусиной кожей. Стало почему-то жутковато. Медленно повернув голову, вижу в нескольких шагах от себя темный силуэт в сапогах и расстегнутой на груди армейской шинели подпоясанной армейским ремнем. Наверное, тоже кто-то из поисковиков. У некоторых из них есть привычка носить во время работы форму времен войны. Человек по-доброму смотрит на меня, слегка наклонив голову набок.

- Вы местный? Как вас зовут?

- Из Антушихи буду. Николай я.

- Вы тоже из отряда? Я вас днем не видел.

- Не найдут ничего, - слышу я глухой голос. – Ни у опушки, ни в Хвошне. В распадок идти нужно, где Лужевка начинается, - говорит он еще тише. – Ребята ждут, - и, повернувшись, пропадает в темноте, шагнув за кусты.

- Подождите, Николай! – кричу я, бросаясь за ним следом. – Кто ждет? Останавливаюсь, выскочив на внезапно освещенный ярким лунным светом широкий пустой берег речки, озираясь по сторонам. Ну не мог человек так быстро дойти вон до тех деревьев. Куда же он делся?

- Ты чего кричишь? – за кустами блеснул луч фонаря. Ко мне торопливо подходит Игорь.

- Ну, где ты бродишь? Обыскались. Тебя уже больше часа нет.

 

***

- Расскажи-ка еще раз поподробнее, - просит меня Игорь, когда мы, вернувшись в лагерь, зашли в штабную палатку, освещенную керосиновой лампой. Я снова рассказываю свою историю про встречу на берегу речки. Меня слушают не перебивая.

- Голос странный такой, как будто листья шелестят. Или мне так показалось, - заканчиваю я свой рассказ. – Может быть, это кто-то из другого поискового отряда? Или из реконструкторов? Есть такие любители реконструировать события, устраивая что-то вроде театрализованных представлений на местах былых боев, переодевшись в форму наших и вражеских солдат.

- Нет тут никаких «артистов». Они только через два дня приедут. Да и других поисковых отрядов тоже. Районы предстоящих поисков согласуются заранее с местными властями. Мы бы знали о таких, - качает головой Василий.

- Ну, тогда не знаю, - развожу я руками.

- Слушай, а что за сон тебе привиделся, в доме у Марии Филипповну? Мне Оля рассказала.

Я рассказываю свой сон. Глупости какие. Теперь ребята будут думать обо мне всякую дребедень.

- Интересный сон, - подивился Василий. – И главное эта просьба закурить повторяется.

- Вы знаете, меня очень любила моя бабушка, - вдруг сказал он, ни к кому не обращаясь. – И после своей смерти она часто приходила ко мне во сне, говорила со мной. И многие вещи, о которых мы говорили во сне, потом становились явью.

Я улыбнулся, вспомнив, что где-то читал легенду о знаменитом профессоре Герасимове. Ее знают все студенты-историки. Герасимову удалось первым вскрыть могилу Тамерлана, в древние времена завоевавшего почти всю Азию. Местные уговаривали его не вскрывать могилу и не беспокоить великого воина, чтобы не пробудить страшного бога войны. Герасимов вскрыл могилу 21 июня 1941 года… С тех пор археологи – народ суеверный. Вот так совпадения могут повлечь за собой нелепые выводы.

- Я не верю в потусторонние силы. Мне кажется, что это бред, - говорю я.

- По этим местам бродила смерть. Тысячи не упокоенных душ бродят по здешним лесам и полям, - сказала сидящая в углу палатки девушка, положив голову на свои колени, обхватив их руками.

- Я не верю. Человек – это сгусток органических веществ. Наукой наличие души не доказано. Все, что случилось совершенно не вероятно с точки зрения науки, - возражаю я.

- Я все же завтра съезжу в Ямно и поговорю с Антипычем. Исток Лужевки находится не далеко оттуда. Хотя мне тоже не верится, что там искать нужно. Я сам вырос в этих местах и не раз бывал в том распадке. Ну, нет там ничего, - говорит задумчиво Игорь.

- Где вы говорите, тот Николай живет? В Антушихе? – спросил меня Василий.

Молча, достаю свою карту, и раскладываю ее на грубо сколоченных досках самодельного подобия стола. Ребята, насупив брови, сгрудились, поднеся поближе керосиновую лампу.

- Вот она, Антушиха. Рядом с Осиновкой. Все верно, - ткнул пальцем в карту Василий.

- Но там уже лет пятнадцать никто не живет. Там даже ни одного дома не сохранилось, - хмуро сказал Игорь.

- Нужно попробовать. Нас же там ждать будут? – спросил он меня серьезно.

- Не уверен, что вас там ждать будут. Николай сказал только, что ждать будут, а вот где именно не уточнил, - ответил я.

- Хорошо. – Игорь разгладил карту. – Василий дело говорит. Попытка не пытка.

- Вы с ума сошли товарищи, - ухмыляюсь я. – Ладно, если бы ваши предположения основывались на документах. Но верить словам лесного призрака?.. Кстати, Игорь. Нам с сестрой завтра уезжать пора. Отвезешь меня утром обратно в Юхово. Это же по дороге будет?

- Конечно, отвезу, какой разговор.

- А вот зря вы не верите, - сказала девушка, сидящая в углу встав и подойдя к столу. Полыхнув на меня взглядом из - под рыжих густых ресниц.

- Тут каждый рассказать вам нечто подобное может. Да, здесь сидя у костра ночью можно услышать звуки боя. Считайте, что вам очень повезло встретить, да еще и поговорить с давно погибшим человеком. Я что-то про искривление времени в местах массовой гибели людей в институте читала. Вот!

- Правильно говоришь, Самойлова! – кивнул Василий.

- Решено, - подводя черту, говорит Игорь. – Ты, Василий завтра с ребятами все-таки проверите тыльную опушку леса, а я в Ямно. Поговорю с Антипычем, он у нас тут единственный старожил остался.

- Я с вами, - тряхнув рыжей челкой, заявляет Самойлова. – Хорошо. Ну и тебя по пути в Юхово завезем, - говорит он мне.

- А теперь всем спать. Отбой!

- Может, погостите еще пару дней? – спрашивает меня Игорь, укладываясь на надувной матрац. – Вон как ты ребят заинтересовал. Да и не поверю, что тебе самому не интересно узнать про распадок будет.

- Мне тут все интересно. Только мы с Олей собирались сюда на один день заехать, а потом в Петербург на неделю. Она там никогда не была и давно мечтала попасть.

- Оно конечно так. Твой дед погиб тут в ходе операции по прорыву блокады Ленинграда. Вы сюда приехали именно когда наш отряд тут работает. Документы архивные с собой привезли. Встречи в лесу… Совпадений уж слишком много разных, - рассуждает вслух Игорь.

- О чем думаешь? Спишь что ли уже, спрашивает он меня из темноты штабной палатки.

- Нет, не сплю. Думаю. Постоял вчера у памятника. Посмотрел на братские могилы. И вот что получается. Больше половины там безымянных солдат лежит. Тех, которые пропавшими без вести до сих пор считаются. Пропасть без вести ведь по- разному можно. Можно погибнуть безвестно, можно в плен сдаться, а можно дезертировать. Тут явно в плен не сдавались и уж точно не дезертировали. Практически все те, кто пропавшим считается, погибли в боях. Так почему же их тогда, сразу не хоронили то? Ведь проще найти человека было сразу, после боя и личность установить. Как же так? Получается, что моему деду вроде бы как повезло быть похороненным тогда, в 44-м. Семье горе конечно, но так они хотя бы знали, где погиб их отец и муж. Где похоронен. А другие, которые извещение о пропавшем без вести получали? Для них и горе, и пустая надежда, и косые взгляды соседей, и полное отсутствие информации. Кто-то ведь так и не узнал о своих родных ничего и не узнает теперь уже никогда.

- Верно, я тоже об этом думал, - отозвался Игорь. – Вот ведь какая штука получается, - приподнялся он на локте. – В двадцати километрах южнее Юхово деревня Чернушки находилась.

- Это где Александр Матросов амбразуру своим телом закрыл, - отозвался я.

- Верно. И вот какая штука получается интересная. По документам погиб он 23.02.1943 года. Там даже на бетонном памятнике эта дата выбита большими цифрами. Фактически же он еще до фронта не доехал к этому числу, а погиб только 27.02.1943 г. Бой за освобождение Юхово тоже 23.02 был, только в 1944 году. Смекаешь?

- Думаешь, подарок к 23 февраля хотели сделать в виде освобожденной деревни?

- Точно! Дивизии штурмовавшие Юхово входили в состав 2-го Прибалтийского фронта. Членами военного совета знаешь, кто был? Мехлис, да Булганин. Оба были в ближайшем окружении Сталина. Вот и делай выводы. Сам же говорил, в бой пошли после ночного марша, без артиллерии и без разведки, - Игорь говорил все тише и закончив фразу заснул.

***

Сон. Я знаю, что это сон. По-другому, быть не может. Я, почему-то не удивляюсь. Наверное, во сне у человека отключены функции мозга, отвечающие за удивление. Окраина какой-то деревни. Я иду по дороге. Предрассветные сумерки того неопределенного времени, когда ночь вот-вот перейдет в утро. Кажется, этот промежуток времени у древних римлян назывался «час быка». Самое трудное время для часовых. Хочется спать и мерещится всякая всячина. Одет я по – летнему, в свою любимую походную футболку с коротким рукавом и тертые джинсы. Отчетливо вижу зеленую травку на обочине, но когда поднимаю голову, то вижу тянущееся к лесу заснеженное поле. Мне по-летнему жарко, но я отчетливо вижу, как ветер гонит зимнюю поземку. Из леса в мою сторону по неглубокому снегу идет человек одетый в зимнюю солдатскую форму. На нем теплые брюки, заправленные в кирзовые сапоги, короткий ватный стеганый полушубок, перетянутый солдатским брезентовым ремнем. На лоб надвинута шапка-ушанка с красной звездой. Солдат подходит ближе, оставляя за собой четкие отпечатки сапог, слегка припорашиваемые зимней поземкой. Он подходит еще ближе, и я с удивлением узнаю знакомые черты лица. Да это же мой дед! Точно такой же, как на портрете! Меня охватывает волнение, и я делаю шаг навстречу. Дед останавливается, подняв руку, то ли для приветствия, то ли чтобы остановить меня. Я отчетливо вижу его голую открытую ладонь. Вижу, как ветер слегка отворачивает полу короткого солдатского ватника.

- Ну, здравствуй внук! – говорит он мне, улыбнувшись и опуская руку.

- Здравствуйте Илья Трифонович!..

Обращаться на ТЫ, мне почему-то не удобно, хотя я сейчас почти на десять лет старше моего погибшего деда. Между нами всего несколько шагов. Разделяет нас какая- то не видимая черта. Там снег, а здесь лето.

- Вот ты какой! Меня передать просили, что ты верно с тем боем разобрался, когда наш полк тут полег. Спасибо, что нас не забываете, там для нас это важно, - махнул он за спину в сторону темнеющего леса.

Он что-то еще говорит, рассказывая про бой, показывая, как и откуда наступал их полк, попав под обстрел немецкой артиллерии.

- Вон оттуда по нам били. А меня очередью из пулемета убило. Примерно здесь, - говорит он спокойно, и даже чуть улыбнувшись уголком рта, совсем так же как это делал мой отец. Дед сдвигает шапку на затылок, и я отчетливо вижу, как из головы на щеку течет алая кровь.

- Все. Пора мне. За мной не ходи. Рано тебе еще к нам.

Дед отдает мне честь и, повернувшись, не оборачиваясь, уходит к лесу.

***

- Вставай. Подъем, - трясет меня за плечо Игорь.

Я ошалело вскакиваю и выхожу из палатки. Слишком уж яркий сон и переход из одного мира в другой!

Шесть утра. Лагерь пробуждается и гудит как улей. Ребята с трудом разводят костер. Дрова за ночь отсырели. Вокруг лагеря клубится туман. Деревья четкие вблизи, отдаляясь, постепенно размываются как негатив плохо проявленной фотопленки.

Я задумчиво сажусь на траву, привалившись к стройному сосновому стволу. Деревья шелестят над головой. Кто-то шестьдесят с лишним лет назад под этими деревьями очень хотел жить. Мечтал о будущем. Хотел любить в свои неполные двадцать лет. Страшная штука – война.

 

Александр Каляев

 

Затяжной прыжок

    Взлетаем утром на рассвете,

    Ревут моторы под крылом.      

    За облаками неизвестность:

    Не всем вернуться нам домой!

   

    На рубеже прыжок привычный,

    Все дальше в небе самолет

    И превращается он в точку:

    Задачу выполнил пилот!

   

    Поток воздушный обнимает,

    С ним спорит ветер ледяной.

    Лечу в свободном я падении,

    Все меньше метров над землей!

 

  Рывок кольца от парашюта

    И купол в небе голубом!   

    А рядом пролетает птица,

    Она махнула мне крылом…    

   А может, это ты родная,

   Удачи пожелала мне?

   И белой птицей пролетела

   По бесконечной синеве!

  

   Я прижимаю автомат свой:

   Не подведи друг дорогой!

   Земля уже под сапогами…

   Десант вступает с неба в бой!

 

 

    Обломок крыла самолета           

     

Взлетает «Юнкерс», моторы ревут,

Вот он, высоту набирая,

На курс ложится, туда - где не ждут,

Удачный полет предвкушая.

 

Над линией фронта прошел в облаках…

В прицел эшелон попадает,

В нем раненых наших везут на Восток,

Но красный крест не смущает!

     

Открыт бомболюк, в перекрестье – вагон…

Лишь чудо спасет вас, ребята!

Вдруг… в небе взрывается тот самолет,

В ад, унося немца – аса!

 

Нет, это не чудо: «Юнкерс» горел

И падал, огнем весь объятый.

Магнитная мина жизни спасла,

Раненым из медсанбата

   

Прошло много лет, в музее лежит

Обломок крыла из дюраля…

Подпольщикам в Сеще стоит монумент…

Вам - ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ и СЛАВА!

           

 

Полина Замороцкая, ученица 9 класса

 

После войны

Так хорошо! – безоблачное лето,

И солнце светит, и сирень цветёт…

Но только слышу гул я среди неба,

Как тут же побегу скорее в дом.         

И беспокойно вскакивает мама,

А брат собрал все крошки хлеба со стола…

Война прошла, и время мирное настало,

Но в нашем сердце она будет навсегда.

 

Не награждённые герои

 

Иди вперёд! – и не гляди назад!

Всё прошлое ты за собой оставь…

 

А за тобой, в чреде исчезнувших глубин,

Останутся осколки старых мин,

Остался в тишине последний крик

И пытками истерзанный старик…

***

То время жизнь делило на две части,

Нам грань меж «до» и «после» не понять!

Нам не понять, как люди умирают,

Словно снежинки на ладони исчезать!

Нам не понять печали тех несчастных,

С кем та война жестоко обошлась.

Но разве, люди, разве вам не ясно?!

Об этом не должны мы забывать!

 

Они отдали жизнь не только в пытках,

Но и в боях под Курском и Москвой!

И как же я могу забыть об этом,

Ведь с ними воевал и прадед мой!

 

Он тоже умер молодым солдатом

За небо мирное над нашей головой!

И доказал и взрослым, и ребятам:

Кто поступает так, то он уже герой!

***

Таких героев помним мы немало,

О многих забывая – просто так…

Давайте, люди, вспомним об их славе,

Их подвиг сохраним в своих сердцах!

 

 

Марина Савченко, поэт, член Союза российских писателей

 

Мы помним войны...

 

Мы помним войны грозовые раскаты,

И взрывы снарядов, сгоревшие хаты.

И грохот бомбёжек, без радости лица.

Война еще долго нам будет всем сниться.

В шинели и каске, и с автоматом

Шагают устало по свету солдаты.

И в этом не их и не ваша вина.

Но кончится, знаю, любая война.

 

На площади Славы

 

Я с мамой стою у святого огня,

Пришли мы с ней к мемориалу.

Она держит крепко за руку меня

И спрашивает: «Ты не устала?»

Здесь тихо и строго. И вечный огонь,

Как факел, горит, но не греет.

И яркое пламя, его ты не тронь,-

Оно обожжет, не согреет.

Здесь воинов павших- строка за строкой,

Конца им не видно и края.

Полки, батальоны. И каждый - герой,

И в схватке с врагом прикрывает.

Награды мой прадед в войне

заслужил.

Кричал он: «В атаку и к бою!

Погиб он от ран, но меня защитил,

И чтоб родились мы с тобою.

Я с мамой стою у святого огня.

Фамилию нашу читаю.

Прадедушка, кажется, видит меня.

И я его будто бы знаю.